Авторы     Новости      Империя      Историософия      Политика     Полемика      Библиотека

Выбрать такой день семнадцатого столетия, который был бы достойным представителем своего века, одновременно и трудно и легко. Легко, потому что столетие оставило по себе огромное число документов и колоссальное культурное наследие, большее по объему, пожалуй, чем все предыдущие, вместе взятые. А сколько событий! Даже глаза разбегаются: раскол, восстание Степана Разина, открытие первого высшего учебного заведения — Славяно-Греко-Латинской академии. Трудно, потому что век бурный, «бунташный» в самых различных смыслах, но нет событий, так изменивших лицо страны, как разгром Хазарии, Куликовская битва…

 

Монолитен семнадцатый и даже «нерешителен» при всех «бунтах». Много раз уже писали и говорили о том, что продолжительность исторического века отлична, иногда резко, от продолжительности астрономического. Шестнадцатый, например, плавно и величественно вылился из страницы истории еще в астрономическом пятнадцатом в правление славного воссоздателя Руси Ивана III и актом великой трагедии Смуты захватил кусок астрономического семнадцатого. Совсем не то — семнадцатый исторический.

 

Смутное время неразрывно связано с наследием шестнадцатого века: его политической мыслью, неудачной Ливонской войной, опричниной, началом оформленного крепостничества. А Петр уже весь в восемнадцатом, хотя формально его правление началось 27 апреля 1682 года. Видимо, нельзя четко разделить семнадцатый век (эти от силы семь десятков лет) на периоды. Рубежом, вообще говоря, может быть революция, крупная реформа, иногда война. Иногда даже грань царствований: историк культуры свободно пользуется термином «елизаветинское время» (1741−1761), оно не менее характерно, чем екатерининское или даже петровское. А царствование Алексея Михайловича не имеет резких отличий от правления его отца Михаила или сына Федора.

 

     1 сентября 1648 года — день начала собора, принявшего в конце концов Уложение, свод законов, замененный другим лишь через два века. Этот день можно выбрать не потому, что он «изряду вон выходящий», но потому, что он вобрал сразу много тенденций своего времени.

 

     Это был день выбора пути. Неокончательного, конечно, но все же выбора: ускорить или замедлить развитие буржуазных отношений в недрах феодального общества и государства. Участники собора этого, разумеется, не знали, хотя перед ними стоял практически выбор между смягчением крепостничества и окончательным закрепощением, а также между усилением в стране абсолютизма и укреплением сословного представительства. Причем каждый участник собора вполне мог в одном из двух случаев быть сторонником прогрессивного пути, в другом — наоборот. Строго говоря, у нас нет прямых сведений, что открытие собора состоялось именно 1 сентября 1648 года. Более того, мы определенно знаем, что не все земские представители успели к 1 сентября приехать в Москву. Но сомневаться в дне не стоит. Любой собор был событием немалым в жизни страны, а «уложенный» — особенно. Для значительного события в XVII веке должны были подобрать значительный день. Праздник для заседания не годился, а вот 1 сентября подходило как нельзя лучше — это было «новолетие». В этот день начинался 7157 год «от сотворения мира».

 

    Соборные  представители  неторопливо  шествовали  в Кремль. Попарно, по сторонам шествия выстроились московские стрельцы (возможно, только Стремянного полка — гвардейского). Несомненно, это было эффектное зрелище. Кафтан из цветного сукна с длинными и узкими рукавами был для XVII века наиболее распространенной мужской одеждой во всех сословиях, кроме духовного — от крестьян до бояр. Само собой, отличие даже выходных, опушенных мехом и старательно украшенных кафтанов провинциальных дворян и посадских от придворных кафтанов знати из бархата и парчи было огромным. Собольи шапки придворных к этому времени стали высокими, «горлатными»; у всех же прочих головные уборы и пониже и «пожиже».

 

    Многие соборы начинали свои заседания в Грановитой палате, скорее всего, так было и в 1648 году.

 

     Земские соборы к 1648 году — привычное явление политической жизни, имеющие свою столетнюю историю: первый известный российский собор состоялся еще в 1549 году. Это обычная для всей Европы позднего средневековья форма сословного представительства, которая в Испании носила название кортесов, во Франции — генеральных штатов, в Англии — парламента. Заседания сословий везде проходили по палатам (куриям), которых в Англии было две, во Франции — три; четыре — в испанском Арагоне.

 

    Западноевропейцам XVI—XVII вв.еков представительство сословий в России не кажется отличным от их собственных парламентов. Кстати, они так и переводят термин «собор»: англичанин сообщает о созыве в Москве парламента, а поляк — сейма. Известный советский историк Л. В. Черепнинприводит даты возникновения сословных учреждений по странам: 1188 год — Леон и Кастилия, 1218 год — Каталония, 1254 — Португалия, 1265 — Англия, 1274 — Арагон.

 

    Более позднее оформление в России сословно-представительной монархии, возможно, связано с ослаблением значения городов в ордынское время. Прежде Русь, как раз наоборот, отличалась развитием городов и городских институтов. В связи с этим важно вспомнить о созыве великим князем Всеволодом Юрьевичем собора в 1211 году. Таким образом, собор как орган и форма сословного представительства появился на Руси раньше, чем в большинстве европейских стран, но вскоре ордынское вторжение оборвало эту линию развития.

 

      Представляется  вполне  закономерным,  что  возрождение  соборов  в  середине XVI века было синхронно возникновению выборных органов земского самоуправления (губных старост и целовальников) в короткий период правления «Избранной рады» при Иване I. V. Наивысшего авторитета сословное представительство достигает к концу так называемой Смуты, в 1611−13 годах, когда страной вообще управляет Совет всея земли; то есть первая половина XVII века — период максимального влияния земских соборов.

 

     Пожалуй,  самым  интересным  подтверждением  влияния  сословий   остается  то  , что, несмотря на обычно строгое соблюдение принципов престолонаследия (и понятия о «природном царе» в политической теории), каждый государь XVII столетия, вступая на престол, получал подтверждение своей власти от избирательного земского собора. Л. В. Черепнин указывает, что впервые это произошло еще в 1584 году, в царствование Федора Ивановича.

 

   Можно полагать, что при определенных исторических условиях земский собор как представительная форма мог бы получить дальнейшее развитие. Об этом свидетельствует проект Ивана Андреевича Бутурлина, предположившего в 1634 году превратить земский собор в постоянно действующий орган с годичным сроком полномочий участников.

Состав «уложенного» собора 1648−49 годов достаточно типичен и представителен. В любом значительном и действовавшем продолжительный срок земском соборе можно выделить четыре курии. Первую из них образуют Боярская дума и некоторые представители высшей администрации (казначей, печатник — то есть хранитель государственной печати). Вторую — так называемый Освященный собор, в состав которого, помимо епископов, входили настоятели влиятельных монастырей и протоиереи московских соборов. Если в эти две курии входили государственные и церковные деятели, занимавшие определеннее положение, то две другие составлялись из земских выборных представителей московского дворянства и дворянства других городов и, наконец, выборных от московского посада и от других посадов.

 

  Можно полагать, что на некоторых из соборов были и выборные черносошного крестьянства, то есть крестьян государственных, а не помещичьих. Определенно они были в составе Совета вся земли 1611−13 годов: на «уложенном» соборе крестьян не было, что, несомненно, отрицательно сказалось на характере крестьянских статей Уложения.

Перечислим «по чинам» участников этого собора на основании «рукоприкладства», то есть подписей. Уложение подписали патриарх, два митрополита, три архиепископа, епископ, пять архимандритов, игумен, благовещенский протопоп, пятнадцать бояр, десять окольничих, думный дворянин, казначей, печатник, думный дьяк, пять московских дворян, сто сорок восемь провинциальных дворян, три гостя (крупнейшие из купцов), двенадцать представителей московского посада, восемьдесят девять выборных других посадов, пятнадцать стрельцов. Таким образом, Освященный собор дал четырнадцать подписей, Дума — двадцать девять, служилое дворянство — сто пятьдесят три, посадские круги — сто девятнадцать (если причислить к них и стрельцов). Цифры приблизительны — историк А. Н. Зерцалов установил, что около тридцати членов собора Уложения не подписали.

 

     На соборе было представлено сто семнадцать городов с уездами. Собор состоял из двух палат — Дума и Освященный собор большую часть времени заседали отдельно, вместе с царем, а депутаты сословий заседали под председательством боярина (обычно — руководителя подготовительной комиссии князя Никиты Ивановича Одоевского) или в особых комиссиях, разбирая отдельные главы Уложения.

 

    Что  же  думали  о  себе и своей государственной роли сами представители сословий? Влияние собора было огромно. Какими были влияние и статут выборных? Выборный человек, безусловно, ощущал себя представителем своего города, земства, видел в себе делегата, что выражалось формулировками типа: «прислан к Москве», «во всего города место», «в выборе ото всего города». Видел он в себе и представителя своего класса, сословия, что не афишировалось в соответствии с социальной этикой того времени, но достаточно прослеживается в групповых проектах и «челобитьях».

 

   Роль  выборных  представителей в составе соборов с течением времени медленно, но неуклонно повышается. Вместе с тем за столетнюю историю соборов выработался взгляд, что выборные созваны «по государеву указу для государевых и земских дел». «По государеву указу» оставалось неизменной формулировкой и тогда, когда земский собор созывался явно по инициативе сословий, как и было в 1646 году. Отсюда и представление об участии в соборной работе как о «службе» государю.

 

    Дворянин Савва Аристов из Казани жалуется, например, что не получил положенного «от городов выборным людям» жалованья придачи учинить к прежним их окладам по пять рублей человеку за то, что они в нынешнем, в 157 году по выбору… всяких чинов людей, были на Москве для государевых и земских дел в приказе с бояры». Участие в соборе рассматривалось как повод для материального вознаграждения, для увеличения поместных окладов, для получения государственной помощи в сыске беглых, как основание для служебного продвижения.

 

   Сейчас мы уже вряд ли согласимся с известным русским историком В. О. Ключеским, видевшим в участии в соборах в XVII веке для провинциальных дворян одну лишь тяжелую, неприятную повинность. Такой оценке мешает множество фактов «предвыборной борьбы» в уездах. Мешает и жалоба курского депутата Гаврилы Малышева, поданная царю 9 марта 1649 года, то есть более чем через месяц после окончания собора и подписания Уложения. Малышев писал, что боится возвращаться в родной Курск (!), так как он не выполнил всех наказов, данных ему при избрании. Царь дал именной указ курскому воеводе оберегать Малышева, а «озорников» унимать с наказанием».

 

     То обстоятельство, что часть делегатов отказалась подписать Уложение, видимо, говорит о весьма серьезном отношении их к своей миссии, о чувстве ответственности перед избирателями.

 

      Значит, деятельность сословных представителей сама по себе считалась в XVII веке особо важным делом, как общественным, так и государственным. Эту точку зрения отстаивало и правительство, дабы продемонстрировать единство царя и сословий.

Появление Уложения обусловлено длительной эволюцией общества и государства, которые все более нуждались в новом достаточно исчерпывающем кодексе законов. Непосредственные же предпосылки его появления были весьма бурными — целая цепь народных выступлений и политических акций.

 

      В июне 1648 года в Москве вспыхнуло восстание против боярской и приказной верхушки. Вот выдержки из различных источников, в которых заметно переплетение самых разных форм социального протеста, от подачи жалоб и петиций до открытого бунта: «и стрельцы, и драгуны, и солдаты, и казаки, и с чернью за их боярские великия неправды возмутися во граде Москве», «была смута великая на Москве», «били челом государю всею Москвою посадские и всяких чинов люди…», «на Москве чернь стала в скопе и бояр побили», «в то же лето московскии жители и иных градов мужики и чернь сотвориша мятеж и учиниша челобитье на бояр и на судей».

 

    Восстанию предшествовали мирские сходки по утрам и вечерам у приходских церквей. 1 июня все началось с попытки подать челобитную — с жалобой на злоупотребления администрации — царю, возвращавшемуся из Троице-Сергиева монастыря. Произошло столкновение между челобитчиками и окружением молодого царя. На следующий день безуспешные попытки вручить царю челобитную привели к тому, что часть стрельцов присоединилась к восстанию, а народ начал громить дворы знати и высшей бюрократии. 2 и 3 июня были разграблены дворы воспитателей царя Б. Морозова, П. Траханиотова, Н. Чистого, Л. Плещеева, В. Гусельникова, гостя Василия Шорина и других.

 

   Правительство пребывало в растерянности, городские низы становились хозяевами положения. Девятнадцатилетний царь пытался спасти приближенных от неминуемой смерти, выслав их из Москвы, однако уже 4 июня Плещеев, глава Земского приказа, был схвачен и убит. Тайно направленный на воеводство в Великий Устюг Траханиотов был возвращен с дороги и 5 июня публично казнен по требованию восставших.Б. И. Морозова «государь у мира упросил», но тот был устранен ото всех постов и сослан в Кириллово-Белозерский монастырь 12 июня. «Миром и всею землею возмутились», «миром и всею землею государю челом ударили», «весь мир вместе с чернью», «всей земле выдать головою» требовали Плещеева, а затем его же «убиша миром» — эти устойчивые формулы повторяются. «Мир» — обычно город, посадская организация, «земля» — население уезда или даже всей страны в целом, но прежде всего земские круги поместного дворянства. Поместое же дворянство не прочь было воспользоваться народным гневом как тараном для пробивания своих требований к правительству. На этом этапе его интересы совпадали с интересами высших и средних слоев посада, недовольных администрацией, но испуганных бунтом.

 

    Правительство,  безусловно,  стремилось  опереться  на   средние   слои   населения, отгородиться от восставших земским собором.

 

   От служилых и торговых кругов в виде челобитных исходят вполне конструктивные требования. Одна из таких челобитных полностью сохранилась в приложении к донесению шведского посланника Поммеренинга. За перечислением жалоб и «плачей» на «великих людей» следует два четких предложения: немедленного созыва земского собора и реорганизация суда — царь должен или заменить неправедных судей праведными или предложить «мирским людям» «выбрать в судьи меж собой праведных и рассудительных великих людей, и ему государю будет покой ото всякие мирские докуки, ведати о своем царском венце».

 

       Л. В. Черепнин был абсолютно прав, утверждая, что это по сути попытка отстранения царя от верховного суда. Трудно лишь согласиться, что движение дворянства и посада направлено прежде всего против феодальной знати. Упоминания бояр и «великих людей» имеют в виду высшую администрацию, а не крупных вотчинников и аристократов. Борьба между боярством и служилых дворянством была бы лишь борьбой в рамках одного класса — феодалов. В борьбе с «начальством» городская и земская общественность выступала против высшей бюрократии и бюрократизации управления. На этом пути интересы помещиков и совпадали.

 

    Меж тем, затихнув несколько в Москве, волнения распространились на другие города и уезды. В июне-июле они захватывают Великий Устюг, Сольвычегодск, Воронеж, Козлов, Курск и другие места, причем по крайней мере в Курске вместе с посадскими и стрельцами восстали крестьяне. Да и в Москве отнюдь не было спокойно. Под 27 июня летописцы сообщают, что «боярские холопы просили, чтобы им была дана свобода». Шестерых обезглавили, семьдесят два холопа были взяты под стражу. В подобной обстановке примерно в середине июля (до 16 числа) прошел кратковременный земский собор. Правительство явно торопилось: в состав третьей курии этого собора кроме москвичей включили служилых людей, в тот момент вызванных в Москву на службу, четвертая же курия состояла из московских гостей и представителей московских сотен и слобод. Сословия тоже торопились и торопили — подается новая челобитная о составлении пространной Уложенной книги, для чего должен быть созван большой собор.

 

   Норма представительства была такова: от каждого чина московских служилых по два человека (чинов этих было четыре: стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы) от больших городов — по два дворянина, от малых — по одному, три гостя (мы помним, что все трое потом подписали Уложение — торгово-промышленную элиту оно устраивало), от гостинной и суконной сотен — по два человека, от прочих сотен и слобод и от городов — по одному посадскому. По стране были разосланы соответствующие грамоты, выборным надлежало являться с грамотами-мандатами избирателей. Предварительный текст Уложения должны были писать члены «приказа бояр» в составе бояр Одоевского и Прозоровского, окольничего Волконского, дьяков Леонтьева и Грибоедова.

 

   Документы сохранили два мнения относительно того, кем было предложено созвать Уложенный собор «Память». Направленная летним собором «приказу бояр», естественно, признает инициативу сословий, а чрезвычайно ловко составленное (вероятнее всего — самим Одоевским) предисловие к Уложению приписывает инициативу царю с боярами.

Весьма интересны для нас члены «приказа бояр», то есть кодификационной комиссии. Три блестящих аристократа и два незнатных приказных «интеллигента». О их роли высказывались самые различные мнения: от уверенности в ведущей роли князя Одоевского, до мысли о том, что трое знатных только сидели и толковали, а работали дьяки. П. Я. Черных сообщает их биографические данные.

 

Род Рюриковича Никиты Ивановича Одоевского (1601−1689) восходил к князю Михаилу Всеволодовичу Черниговскому, замученному в Орде в 1246 году. Сам князь Никита — боярин с 1640 года. Это властный и жестокий феодал, что видно по его переписке со своей вотчиной. Не похоже, чтобы Одоевский был политическим мыслителем, реформатором, человеком большой культуры и далекой исторической перспективы. Однако это, несомненно, умный, незаурядный администратор, блестящий дипломат, то есть как раз человек, подходящий для роли главы комиссии, предназначенной сдерживать активность выборных людей. Саксонский дипломат Лаврентий Рингубер пишет о боярине в 1677 году как о «мудром старце», «первом вельможе империи, в высшей степени достойном уважения». Но интересней всего для нас отзыв патриарха Никона, считавшего Н. Одоевского едва ли не автором Уложения. «В Уложенной книге своего списания», «в своем ложном и проклятом писании», — так пишет Никон, обращаясь к Одоевскому по поводу Уложения. А вот какую характеристику дает Никон главе «приказа бояр»: «Он, князь Никита, человек прегордый, страху божия в сердце не имеет и божественного писания и правил святых апостолов и святых отец ниже чтет, ниже разумеет и жити в них не хощет и живущих в них ненавидит, яко врагов сущих, сам быв враг всякой истине».

 

  Проект, предложенный «приказом бояр» не сохранился, и мы знаем Уложение не в редакции Н. И. Одоевского, а в редакции собора; ведь глава комиссии еще и председательствовал на заседаниях выборных членов, и роль его в составлении книги можно признать самой значительной. Кстати, все сказанное позволяет видеть в князе Одоевском на соборе представителя не столько высшей аристократии, к которой он принадлежал по рождению, сколько сановной бюрократии.

Ясно, что в малолюдной комиссии при бешеных темпах работы роль князей С. В. Прозоровского и Ф. Ф. Волконского не могла быть декоративной, а высокое положение исключало пассивность. О старшем из дьяков, Гавриле Леонтьеве. Мы знаем, что в 1628—1634 годах он был дьком Патриаршего двора, стало быть, «специалистом» в делах церковных. Впрочем, он не заработал персональных выпадов Никона, значит глава ХШ «О монастырском приказе» — не его творение.

 

      Последний член «приказа» дьяк Федор Акимович Грибоедов в 1669 году напишет «Историю о царях — великих князьях земли русской» — учебное руководство для царских детей. Это серьезный штрих к портрету, а многие исследователи отводили Грибоедову первенствующую функцию. Во всяком случае не для черновой работы Ф. А. Грибоедова в июле 1648 года произвели из подъячих в дьяки и сразу же назначили в состав комиссии. Историк, конечно, же был нужен!

 

    Собор должен был дать правительству опору в многолюдных средних слоях общества, ослабить классовую борьбу или, по меньшей мере, упростить политическую картину в стране. Между тем выборы начались, но продолжалось и народное движение в провинции.

 

   Наши сведения о ходе выборов неполны. Полнейшие данные есть по Переяславлю Рязанскому (нынешней Рязани): население здесь было к выборам безразлично, особенно помещики, и это иногда необоснованно распространяли на всю страну или даже на всю эпоху земских соборов. Впрочем, рязанский воевода Григорий Кириллович Огарев получил грамоту из Разрядного приказа с нормами представительства только 9 августа. Рязанские дворяне должны были выбрать «свою братию — из больших станов по два человека, а из меньших и из новокрещенов по человеку». Тщетно надрывался Огарев, тщетно носились по уездам разосланные им рязанские пушкари: 20 августа в съезжей избе перед воеводой предстали лишь двенадцать рязанских помещиков, которые к тому же категорически заявили, «что де им малыми людьми выборных людей выбрать не умет, потому что город де большой».