Авторы     Новости      Империя      Историософия      Политика     Полемика      Библиотека

 

     5 мая в Москве, на 61 году жизни, от очень сильной и давней болезни скончался православный публицист и педагог, просветитель земли русской – Владимир Леонидович Махнач.

 

   Просветитель – это самое точное слово, определяющее миссию его жизни. Он работал в очень разных сферах и занимался очень разными темами, но несколько смущался, когда его называли искусствоведом, политологом, историком или даже профессором. “Историк, – говорил он, – это тот, кто что-то исследовал, а я…учитель истории”. И добавлял – “Правда, очень хороший. Может быть, лучший в Москве. Может быть, в России”. И это действительно было правдой. Быть просто историком, просто академическим исследователем и уметь рассказать эту Историю другим людям – это совершенно разные качества. 

 

    В этом отношении историков-исследователей как раз много, а вот учителей Истории, просветителей – очень мало. И Махнач был лучшим из них. И очень нужным.

 

        Если возможно одной формулой определить мировоззрение Владимира Махнача, то можно сказать, что он практически с самого начала своей активной жизни был последовательным, упрямым сторонником Белой Идеи, сочетая в себе все основные её аспекты – Вселенское Православие, российский империализм, монархизм и русский национализм. Он не любил выискивать противоречия в этой идее, он не был философом, – он был эстетом и воспринимал идею Белой России во всей её целостности, как завершенный образ идеального мира. Поэтому он, конечно же, ненавидел советскую систему и практически всё, что могло от нее исходить. Поэтому же сама советская система не могла позволить Махначу добиться хоть какого-то успеха на её территории. Он чудом избежал реальных преследований: не будучи политиком, он не был и “диссидентом”, а к эстетическим штудиям поздняя совдепия относилась уже не столь внимательно, как раньше. В 1979 году он закончил исторический факультет МГУ, специализируясь на истории архитектуры, и с этого времени История и Архитектура стали его главной любовью, которую он умело передавал всем своим слушателям.

 

     Он успел поработать в Музее искусств народов Востока, в Музее архитектуры, в Музее-усадьбе Абрамцево и музее Останкино. С тех пор и до конца советских времен основной его деятельностью были легальные и нелегальные экскурсии по самым разным городам России, на которые люди подписывались только потому, что это были экскурсии Владимира Махнача. Это реальное народное просвещение сочеталось у него с активной борьбой за сохранение памятников архитектуры, с участием в так называемом “эколого-культурном движении” (по выражению Д.С.Лихачева), одним из главных вдохновителей коего он стал, особенно прославившись введением принципа “пpезумпции невиновности исторической застpойки”: “для исторической застройки необходима безупречная аргументация, для сохранения любого элемента исторической застройки никакой аргументации не требуется”.

 

     Об этих походах и акциях с неизбежной “религиозной пропагандой”, естественно, узнало КГБ, и в 1983 году ему пригрозили той самой статьей, за которую когда-то посадили Бродского – за “тунеядство”. Так этому рафинированному искусствоведу, рассказывающему советским людям об их собственной истории и стране то, что никто бы им никогда не рассказал, пришлось на год устроиться такелажником на заводе железобетонных изделий. Но уже с 1984 г. он получает возможность преподавать в Нефтехимическом институте им. Губкина, и именно на этой стезе его просветительство обретает систематический характер. Потом он будет преподавать в Московском архитектурном институте (МАРХИ), в МИФИ, в ВШЭ, в ИЖЛТ, во многих школах и клубах, куда его очень часто приглашают, иногда даже только для того, чтобы увидеть и услышать его в живую. Из этого преподавания вырастут знаменитые (для тех, кто их читал и слушал) лекционные курсы – “История мировых культур”, “История отечественной культуры”, “История русской архитектуры”, “Очерки истории корпораций”, “Историко-культурное введение в политологию”. Мотивы этих лекций узнаются во многих его статьях, наиболее полным собранием которых до сих пор является книга “Очерки православной традиции” (М., 2000).

 

       Невозможно до конца осознать то сильнейшее впечатление, которое производили лекции Махнача на целые поколения отечественных интеллектуалов, если самому их не услышать и не увидеть. Именно в таких случаях понимаешь, что такое “живое предание”, когда речь человека немыслима без его голоса и образа. Будучи именно оратором, а не академическим исследователем, Владимир Махнач был не человеком текста, а человеком речи, и это была именно та речь, от которой невозможно было отвлечься. Не только то, что говорил Махнач, но и то, как он говорил, сильнейшим образом выделяло его на фоне бесчисленных вузовских профессоров. Здесь невозможно удержаться от личных воспоминаний.

 

    Впервые я услышал это имя в начале 1998 года, когда мне было 18 лет и я мечтал о “национальной революции” в духе левого евразийства, исповедуя соответствующие взгляды. Некоторые мои единомышленники тогда собирались в Институте журналистики и литературного творчества (ИЖЛТ), располагавшегося тогда в здании “Литературной газеты” рядом со Сретенским бульваром. Там было много интересных лекций и среди них – лекции Махнача по истории мировых культур. Я только заглянул в аудиторию и уже не смог из нее выйти до конца всего “сеанса”. У кафедры стоял человек, образ коего иные кинематографисты специально создают – это был настоящий Иван Грозный, куда более убедительный, чем загримированный Черкасов. Это именно тот случай, когда столь затасканная метафора “орлиный взгляд” удачна как никогда. Усилением образа служил голос – низкий, как у дьякона на богослужении, резкий, выразительный, произносящий каждое слово с особой интонацией, неприкрыто театральной. Возникало ощущение, что человек не читает лекцию, а произносит речь на военном параде, хотя ее содержанием была история Крито-Микенской цивилизации. С этого момента я приобрел аудиозаписи всех лекций этого курса и ночами слушал их от начала до конца, записывая в отдельную тетрадку. Потрясающим и на редкость правильным качеством этих лекций было то, что о каждой культуре, о каждом историческом этапе и о каждом деятеле автор рассказывал как о самом важном и интересном, так что тот же древний Крит превращался в явление всемирно-исторического значения, живое и актуальное по сей день, не меньше, чем совсем недавние события. Много позже я спросил его на Византийском Клубе об этом восторженном отношении к каждой теме и он ответил мне, что так оно и есть, но все-таки про одну цивилизацию он не очень любит рассказывать – это про древнюю Финикию. Мы поняли друг друга. 

 

    В  содержательном  плане  лекции  Махнача  в  своё время существенно повлияли на эволюцию взглядов очень многих, патриотически ориентированных интеллектуалов, некоторые из которых сегодня составляют основной круг “младоконсерваторов”. Достаточно назвать имена Егора Холмогорова, Кирилла Фролова, Виталия Аверьянова, и независимо от того, как сейчас каждый из его учеников относится к этому влиянию. В чем же заключалось это содержание? Если проанализировать “генетический код” его историософских воззрений, то можно сказать, что они сформировались под определяющим влиянием двух очень разных и явно противоречащих друг другу авторов – Льва Гумилева и отца Георгия Флоровского. Гумилева Махнач знал лично, много общался с ним и был одним из немногих его “московских учеников”. Махнач перенял многие манеры и выражения Льва Николаевича и стал одним из самых удачных его популяризаторов. При этом, из всей его теории Махнач взял вовсе не его евразийство, к которому он всегда относился, мягко говоря, с иронией, а самое “космистское” его начало – учение о природных циклах истории (“циклах пассионарности”), что было предметом наших всегдашних споров. Вообще, мы постоянно с ним о чем-либо спорили, и я не знаю как ему, но мне эти споры доставляли настоящее наслаждение – не только интеллектуальное, но и эстетическое. Если Гумилев придавал его историософии определенный метод, то оценочные суждения во многом опирались на “Пути русского богословия” отца Георгия Флоровского. Это была школа интеллектуальной честности, где все вещи назывались своими именами и задачи христианской культуры ставились прямо и недвусмысленно. Именно на этом пути определяется главная, осевая идея всей публицистики Владимира Махнача – это идея Белой России как третьего пути между бездумным западничеством и бессмысленным изоляционизмом. Именно поэтому именно он станет одним из главных апологетов “никонианского проекта”, то есть деятельности Патриарха Никона и его сторонников. Именно от Махнача я впервые услышал эту элементарную, логическую цепь рассуждений: если Московская Русь – Третий Рим, наследник Византии, то Московский Патриархат должен быть самостоятельной политической силой и Никон был прав. Об этом он говорил постоянно: “В культурной коллизии XVII века исторически оправданы только «никониане». Они сохранили русскую национальную культуру как часть восточнохристианской, в то время как «западники» ее разрушали, а старообрядцы вели к изоляции типа «Россия и Европа»” (“Перед нами три пути”). “Что предложили старообрядцы?