Роль Фламандии: не объект, а игрок. продолжение
Чтобы понять значение Фландрии в Столетней войне, сначала рассмотрим историю боевых действий XV века.
Итак, XV век. В прошлом (XIV) веке в 1337-1360 годах Англия один раз уже отхватила солидный кусок Франции, но затем в 1365-1375 полностью потеряла все завоеванное. Англичане разбиты, деморализованы и уже не решатся на что-либо серьезное. У них восстание Уота Тайлера, дворцовый переворот, узурпатор у власти и проч. и проч.
Автор
Максим Солохин
Оглавление цикла
В этом случае, при рассмотрении событий XV века невозможно отделаться от мысли, что англичане со всей их жаждой восстановления исторической справедливости и возвращения континентальной вотчины их королей были просто-напросто цинично использованы в качестве ударного инструмента в домашней ссоре двух французских домов. Не так очевидно, что и сама эта ссора двух французских домов тоже вдохновлялась извне – но жизненный опыт подсказывает, что любые домашние ссоры всегда вдохновляются извне.
Говорят, 14-летний Генрих VI, узнав о вероломстве бургундского герцога, вдруг заключившего союз с Орлеанским домом, просто-напросто расплакался.
И его можно понять: на голове юноши лежал двойной венец Английского и Французского королевства и он (по слухам, очень добрый, ранимый и справедливый ребенок) свято верил, что благодаря ему оба несчастные государства, уставшие от бесконечной войны, обретут наконец покой.
Убийство Людовика Орлеанского, брата короля Франции Карла VI
Для нас в контексте разговора о Фландрии здесь важно то обстоятельство, что герцог Бургундский был в то время также и графом Фландрским, властелином фламандских городов. Зная это обстоятельство, нетрудно было бы даже и не зная - вычислить априори, что Англия выступила в этой междоусобице сторонницей именно Бургундского дома.
А знаменитая Жанна Д’Арк, нанесшая делу англичан серьезный и, как выяснилось, непоправимый ущерб, совершенно неслучайно именовалась именно «Орлеанской» девой, ведь она была сторонницей Орлеанского дома.
Всё абсолютно логично, не так ли? Разделение на две команды производится не по принципу «за Англию» и «за Францию», но совсем по другому принципу: «за Фландрию» - «против Фландрии».
И внутри Франции в период драки Бургиньонов и Арманьяков, и внутри Англии во время войны Роз, обнаруживаются явное разделение именно по этому принципу. Воюют между собой не Англия и Франция, но какие-то другие силы. Какие-то две силы, каждая из которых имеет своих сторонников и своих противников как внутри Англии, так и внутри Франции.
В тот день ему открылось, что на земле не найти покоя. И двойной венец слишком тяжел для смертного. А может быть, он даже смутно предощутил дыхание своей собственной смерти в лондонском Тауэре в 1471 году. Так или иначе, внезапно со всей очевидностью выяснилось, что его личная историческая роль уже сыграна – сыграна, увы, гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.
Вообще, надо отметить, что Бургундия действовала в гражданской войне арманьяков и бургиньонов не по-рыцарски, а… я бы сказал, по-итальянски. Конечно, подлостью успели отличиться обе стороны. Но начало цепочке коварств и вероломств положили все-таки бургиньоны. Сначала в 1407 году герцог Бургундии Жан Бесстрашный организовал убийство герцога Людовика Орлеанского, после чего партия бургиньонов сохраняла первенство вплоть до 1413 года, когда отряды арманьяков взяли Париж.
Тогда бургиньоны вступили в тайные переговоры с Англией, которая и начала новый виток войны (1415). А уже после всего этого (1419) арманьяки организовали убийство Жана Бесстрашного. В ответ на это его сын, Филипп Добрый, заключил явный договор с Англией, признав будущего наследника Английского короля (как раз нашего Генриха VI) будущим королем Франции (договор в Труа, 1420). В 1431 году 10-летний Генрих был коронован в Париже, а в 1435-м – цитирую Басовскую:
Четырнадцатилетний Генрих VI «расплакался из-за измены герцога», в Лондоне вспыхнули резкие антибургундские настроения. Горожане распевали оскорбительные песенки о герцоге, затевали ссоры с его подданными. При дворе раздавались воинственные призывы к немедленной войне против Филиппа Бургундского. Однако возможности Англии для ведения победоносной войны во Франции становились все менее реальными. Прежние военные успехи требовали затрат, но приносили большие доходы. Неудачи последних лет делали войну все более разорительной. Парламент постоянно рассматривал вопрос о новом налогообложении, включая даже духовенство. И все же ценой большого напряжения сил англичане предприняли в 1436—1439 гг. еще одну отчаянную попытку добиться перелома в войне. Пока шел сбор средств и подготовка войска для отправки во Францию, английский двор попытался, опираясь на давние проанглийские позиции городов Фландрии, восстановить их против герцога Бургундского. Генрих VI обратился к ним с письмами, в которых клеймил «измену» герцога условиям договора 1420 г. и призывал к выступлению на стороне Англии. Ответная индифферентность горожан доказала, насколько далеко зашла их экономическая и политическая переориентация. Была также сделана неудачная попытка заключить союз с германским императором.
Тем временем из Франции приходили страшные известия: по всей занятой англичанами территории вспыхивают антианглийские восстания, английские гарнизоны сдают города на северо-западном побережье. Французские войска, опираясь на поддержку горожан, захватили столицу Франции Париж. Войско Филиппа Бургундского при активном участии фландрских горожан осадило Кале – английскую твердыню на севере Франции.
В этой почти катастрофической ситуации англичане прибегли к традиционной для начальных этапов войны тактике опустошений. Высадившиеся в 1436 г. в Кале английские войска во главе с герцогом Ричардом Йоркским совершили грабительский устрашающий рейд по Фландрии. Как пишет английский хронист Бенет, они «сожгли многие города и получили большую добычу».
Автор «Краткой английской хроники» выразился еще более определенно: англичане «опустошили всю Западную Фландрию».
Почему случилась столь радикальная «переориентация» городов Фландрии, этого Басовская не объясняет. Перед этим на протяжении всей книги «объясняется», что города Фландрии были заинтересованы в торговых связях с Англией, этим-де и объясняется их антифранцузская позиция. Но вот, оказывается дело-то вовсе не в «экономических связях». Связи никуда не делись, просто Англия стала не нужна городам Фландрии после того, как Фландрия обрела в лице герцога Бургундского независимую от Англии силу, способную обеспечить Фландрии независимость от Парижа.
Англии показали на её реальное место, и Англия разобиделась. Но вставать в позу было уже бесполезно, войну англичане все равно проиграли.
А что касается «экономических связей», их Фландрия в любом случае не теряла, потому что нищая островная Англия того времени была заинтересована в торговле с Фландрией гораздо сильнее, чем богатая континентальная Фландрия – в торговле с Англией. У Фландрии были гораздо более интересные торговые связи с мощнейшими торговыми империями того времени: Генуей и Венецией.
Да и сама торговля между Англией и Фландрией крутилась не сама по себе. По крайней мере в XIII веке. У Норвича в «Истории венецианской республики» читаем:
"(Крит и Кипр) вместе с частью Мореи прославились производством сладкого, крепкого вина, известного как мальвазия (по названию порта Монемвазия, откуда по большей части его вывозили), которое с такой охотой поглощали англичане и их соседи из стран Северной Европы (то есть, в первую очередь Фландрия). В 1330-х годах появился некоторый постоянный стандарт для этого вина, и венецианские купеческие галеры везли его в Англию, где меняли на английскую шерсть... Ее везли во Фландрию, где взамен шерсти грузили на суда кипы одежды фламандского производства — отличного качества шерстяные плащи и платья, продавать которые можно было по всей Европе и даже в Леванте. Этот торговый треугольник приносил такую прибыль, что в 1349 году его национализировали и превратили в государственную монополию".
Словом, кто был по-настоящему заинтересован в торговом обмене между Фландрией и Англией – так это Венеция. А Венеция – это была вам не какая-то Англия, это было настоящее государство, которое реально могло проспонсировать Столетнюю войну, да хоть Трехсотлетнюю – если это было ей выгодно.
Таким образом, причина союза Англии с Фландрией, так резко разрушившегося после заключения мира между бургиньонами и арманьяками, лежала не в экономической плоскости.
Англия нужна была городам Фландрии лишь как союзник против Орлеанского дома, а не сама по себе. В данном случае не Англия использовала Фландрию в своих целях, а как раз наоборот: Англия была использована Фландрией в её целях. Это ясно видно как по динамике противостояния 1407-1453 годов, так и по его результатам: в конечном итоге Англия не получила от Столетней войны ничего, кроме разочарования, разорения и внутренней смуты и французского ставленника на престоле. Фландрия же, напротив, добилась своей цели – независимости от Парижа. Вначале использовав с этой целью Бургундский дом, затем Англию, а затем ставшую независимой Бургундию.
Но вот вопрос: а зачем, собственно говоря, Фландрия боролась за «независимость»? В наше время «борьба за независимость» является как бы самодостаточным объяснением, закрывающим тему. Эта идеологема так крепко вбита в умы современников, что всякие глупые вопросы ( типа: а зачем за эту самую «независимость» бороться?) даже и неудобно задавать. Но нас интересуют реальные мотивы, а не идеологическая мифология, как бы убедительно она ни звучала. Итак, зачем Фландрии понадобилась независимость от Франции? Историки почти ничего не говорят на этот счет, не считая довольно мутных рассуждений о «национальном своеобразии». Но я не верю в самодостаточность подобных концепций.
Всякое «национальное своеобразие» является реальной политической силой лишь до тех пор, пока оно кому-то на руку. Какому-то конкретному влиятельному человеку, а лучше – группе таких людей.
Макиавелли говорит, что за любым политическим конфликтом всегда стоит борьба двух элитных групп: группы, стоящей у власти, и группы, идущей к власти. Эта простая, но очень глубокая мысль гораздо яснее и жизненнее описывает реальность, чем демагогические идеи «интересов нации» или «классового сознания», подлинное назначение которых, как с полной откровенностью говорил Маркс, не в том, чтобы объяснить мир, а в том, чтобы изменить его. Инструментом «изменения мира» является манипуляция сознанием, которая совершается при помощи демагогических концепций.
Вот на что намекает Маркс, говоря:
Тезисы о Фейербахе (1845)
«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»
Поскольку я ищу именно понимания, я не ставлю цели «изменить мир», подобного рода «объяснения» для меня абсолютно бесполезны.
Итак, нам нужно выяснить, какие две элитные групп (одна – стоящая у власти, другая – идущая к власти) стоят за событиями второго этапа Столетней войны (1407-1453 годов, борьба Бургундии против Орлеанского дома, в которую в качестве ударной силы привлекалась Англия)?
Представляется вероятным, что одной из этих двух групп была элита Фламандских городов, «формирующаяся буржуазия» (как принято говорить). А другой? Собственно Орлеанский дом на эту роль не годится, потому что какая, в сущности, разница для фламандцев, кто будет считаться их сюзереном – бургиньоны или арманьяки? Это ведь абсолютно безразлично во всех смыслах, включая «классовый» и «национальный». Ибо те и другие – не фламандцы, и те, и другие – феодалы.
Значит, надо искать какое-то реальное действующее лицо (группу), которая стояла за кулисами, за спиной исполнителя – в роли которого, собственно, и выступал в эти годы Орлеанский дом. Так же, как дом Бургундский исполнял роль, написанную для него (предположительно) элитой фламандских городов. Как сейчас принято говорить, «формирующейся буржуазией».
И, конечно, Столетняя война не вспыхнула бы с новой силой, если бы во Франции не произошел внутренний раскол, своя гражданская война, в чем-то похожая на «войну Роз». А именно, смертельно рассорились между собой два самых влиятельных аристократических дома: Бургундский и Орлеанский. Враждующие стороны именовались соответственно бургиньоны и арманьяки. И опять та же картина, что у «Алых» и «Белых» на Острове: Бургиньоны выступали за Англию, а Арманьяки – против Англии.
Именно раскол внутри самой Франции - основное содержание второго этапа Столетней войны.
Драка между бургиньонами и арманьяками (1407-1435) завершилась тем, что арманьяки овладели короной Франции, однако признали независимость Бургундии. После этого, объединившись, они окончательно и бесповоротно разбили Англию, победоносно завершив Столетнюю войну.
Именно Бургундия того времени - образец для наших представлений о куртуазности, рыцарстве и проч.
Генрих VI король Англии, носивший титул
"король Франции"
Так верно ли считать, что война шла между Англией и Францией? Мне кажется, что такое понимание дела – поверхностно. Оно весьма приблизительно отражает логику событий и годится лишь как первое, самое грубое описание событий, для школьников 7-го класса. Того же, кто пытается разобраться в реальной логике событий, это описание событий только запутает.
Пока герцог Бургундский (сначала тайно, а потом и явно) действовал заодно с англичанами, Англия шла к победе и гибель Франции казалась просто неотвратимой. Понадобилась вся пламенная вера Орлеанской Девы, чтобы хоть немного переломить ход войны. Но стоило герцогу Бургундскому примириться с Орлеанским домом - и тут же стало очевидно, что шансы Англии на успех равны приблизительно нулю. Сами англичане это так и поняли. И сколько ни бились, просвета больше и не увидали.
Жанна д'Арк