1914: Турция готовится к вступлению
в войну
Немцы теперь в Турции на каждом шагу и распоряжаются как у себя дома. Опасения, которые Россия высказывала нам несколько месяцев назад по поводу миссии Лимана фон Сандерса, оказываются таким образом совершенно основательными. С этого времени все тщательно подготавливалось, и партия разыгрывается так, как это предвидели и желали обе центральные империи.» В России продолжали с опасением смотреть за развитием ситуации, в начале августа присутствие германской миссии дало себя знать у самой границы страны — группа около 15 немецких офицеров появилась и в Эрзеруме.
Уже 2 (15) августа Военный министр доложил Николаю II о том, что Турция готовится к войне, а министр иностранных дел высказал опасение по поводу возможности начала военных действий на кавказской границе. В результате было принято решение перебросить из Средней Азии на Кавказ II-й Туркестанский корпус. «Русский инвалид» в этот день отметил: «Выход же «Гёбена» в море под турецким флагом может явиться одним из важнейших событий ближайших дней и во всяком случае пока еще невозможно учесть тот вред, который им может быть нанесен морским силам Тройственного согласия на южном театре.» Командующий Черноморским флотом явно не желал выжидать, когда ответ на этот вопрос будет очевидным.
Эбергард, не смотря на отказ от его предложений, по-прежнему придерживался своей точки зрения, изложенной в плане от 15 (28) декабря 1913 года. 5 (18) августа 1914 года он настаивал на разрешении атаковать германские корабли, в случае их выхода в Черное море, пусть даже и под турецким флагом. Главной политической и стратегической целью России в данной войне, по его мнению, было овладение Проливами. Следовательно, необходимо было разгромить турецкую армию и флот. Последняя цель, при отсутствии сил для десанта, становилась задачей № 1 для Черноморского флота. Эбергард торопился, в том числе и потому, что с его точки зрения оставалась возможность прорыва в Константинополь и австро-венгерских дредноутов. 24 июля (6 августа), в день объявления австрийцами войны России, Сазонов предложил русским послам во Франции и Англии выяснить, на какую помощь со стороны союзников можно было рассчитывать для недопущения этих кораблей в зону Проливов. С другой стороны, начав действия первыми, русские моряки, по его мнению, могли бы захватить инициативу и, если не уничтожить флот противника, то закупорить в Босфоре выход в Черное море. Командующий Черноморским флотом имел основания для беспокойства.
7 (20) августа русский военно-морской агент в Турции сообщал в Морской Генеральный штаб: «Вернулся из Константинополя — положение тревожное ввиду захвата всей власти немцами. Энвер — полный диктатор. Во главе правительственных учреждений поставлены немцы; почта и телеграф под немецкой цензурой; телеграммы на условные адреса не принимаются — требуется точный адрес и социальное положение отправителя. Фирман на проход судов визируется немецким офицером. Все пароходы с грузом задерживаются, не смотря на протесты и грузы захватываются без расписок. Фактически капитуляции отменены. На иностранных пароходах, кроме русских, разобщают радиотелеграф… На «Гёбене» и «Бреслау» объявлено назначение нескольких турецких офицеров — по видимому фиктивно: весь состав остается». В ответ на протесты английского, французского и русского послов визирь заверил их, что скоро это закончится, т.к. на «Гёбене» и «Бреслау» уже началась замена экипажей.
Ставка первоначально отреагировала на соображения Эбергарда несколько невнятно — 10 (23) августа генерал Н.Н. Янушкевич известил его о том, что Верховный Главнокомандующий согласен с тем, что десант на Босфор преждевременен. О возможности атаковать «Гёбен» не было сказано ни слова.12 (25) августа последовал Высочайший указ о переводе всех земель, входивших в Кавказское Наместничество, на военное положение. 14 (27) августа командующий Черноморским флотом вновь обращается к Начальнику штаба Ставки: «Противные всем правилам нейтралитета условия, при которых «Гёбен» и «Бреслау» подняли турецкий флаг, полагаю, дают основание считать их выход в Черное море враждебным против России выступлением, оправдывающим самые решительные против этих судов действия Черноморского флота. В виду допускаемого к 20 августа выхода этих судов из Босфора испрашиваю указаний.» Интересна надпись, сделанная на телеграмме генерал-квартирмейстером Ставки Ю.Н. Даниловым: «…разрыва с Турцией нам видимо не избежать». Эти слова обращают на себя внимание, потому что их оставил человек, определявший в это время стратегию русского Верховного Главнокомандования.
В турецком вопросе Ставка по-прежнему занимала непоследовательную позицию, тем временем обстановка на Проливах постоянно менялась и эти изменения приобретали вполне отчетливый характер. Фактически только с прибытием двух германских судов мобилизация турецкой армии началась по-настоящему. Корабли Сушона становились гарантией ее успеха. Младотурки понимали неизбежность войны и чрезвычайно опасались, что инициатива с началом военных действий будет перехвачена Антантой. В таком случае, по их мнению, мобилизация могла быть сразу же сорвана. Пуанкаре таким образом отреагировал на эти события: «Германия пускает в ход все ресурсы своего империалистического гения, чтобы обеспечить себе помощь за границей. Наш посол в Константинополе Морис Бомпар телеграфирует из Терапии, что Турция уже приняла решение о всеобщей мобилизации. Она делает вид, что опасается операций Болгарии под Адрианополем и России у проливов."Действительно, с самого начала войны немцы понимали значение Турции.
Когда 11 августа 1914 года фон Сандерс послал запрос Вильгельму II, не желает ли он отозвать в действующую армию офицеров его миссии, то вскоре он получил приказ оставаться на месте и уверения в том, что кайзер рассматривает службу в Константинополе как пребывание на «поле боя с германской армией». За 1914 год немецкая военная миссия выросла с 42 до 70 офицеров, а за всю войну — до 800 человек, включая военных врачей и технический персонал. На слова своего императора и сослался Лиман, когда Энвер заявил, что готов отпустить немецких офицеров в Германию. «Не подлежит сомнению, — докладывал об этом Гирс, — что распоряжение Берлина было сделано с расчетом использовать тем или иным путем Турцию и вызвать недоразумения между нею и нами."Кайзер имел все основания для сказанных им слов, а русский посол — для своих опасений.
Во время Балканских войн турецкие Вооруженные силы показали себя далеко не самым лучшим образом. В 1912—1913 гг. турки потеряли около 250.000 человек — 14 из 49 имевшихся у них дивизий. Восстановлением боеспособности армии активно и успешно занималась миссия Лимана. Ее численность вместе с инструкторами унтер-офицерами составила приблизительно 900 человек. В кратчайшие сроки Лиман провел масштабную чистку турецкого офицерского корпуса. Место уволенных офицеров и генералов занимали проявившие себя на поле боя командиры, к которым старались придавать по немецкому начальнику штаба или сотруднику (позже, уже в ходе войны, командировались и австрийские офицеры, всего же общее число австро-германских инструкторов в 1914—1918 гг. составило 6.000 чел.).
Немецкие консультанты внедрялись по всей административно-командной пирамиде армии, начиная с самого верха. С января 1914 года Энвер возглавил и Военное министерство, и Генеральный штаб турецкой армии. Весной 1914 года Лиман, и без того обладавший колоссальным влиянием, перевел полковника Фридриха Бронсарт фон Шеллендорфа из германского атташата на должность первого помощника начальника Генерального штаба турецкой армии. В это же время была налажена радиосвязь миссии Лимана с Большим Генеральным штабом. Для этого использовались мощная радиостанция торгового парохода «Корковадо», успевшего бежать перед началом войны из Батума и прибывшего в Константинополь. Оперативность связи обеспечивалась тем, что транспорт стал на якорь напротив германского посольства в Терапии. Успехи работы немецких военных были действительно велики. С другой стороны, младотурки также старались сделать выводы из допущенных ими ошибок и проигранных войн. По временному закону о воинской обязанности от 12 мая 1914 г. военнообязанными считались все подданные Османской империи в возрасте от 20 до 45 лет, но до февраля 1915 г. его действие не распространялось на немусульман, которые платили особый налог.
«Турецкий пехотинец, — отмечал воевавший с турками в Месопотамии британский генерал, — является сейчас лучшим бойцом, чем он был во время русско-турецкой войны 1877−78 гг., когда его, как правило, плохо вели в бой ненадежные офицеры, игнорировавшие малейшие обязанности ротных и батальонных командиров. Офицеры сейчас лучше образованы, и все они окончили военные школы, в то время как командный состав 1877 г. был вычищен. Немаловажно и то, что значительный процент германских офицеров служил в Месопотамии (и не только там — А.О.), поддерживая турецкого офицера на должном уровне. Война с Болгарией, во время которой пехота вела себя так плохо, привела Европу к неверному выводу о боевой силе турка. Каждый человек в Турции, каждый турецкий офицер сразу же скажет вам, что причина поражения в войне с болгарами лежит в тупом игнорировании религиозного элемента партией «младотурок», в которую принуждены были вступать турецкие генералы, и в том, что без религиозного «вдохновения» анатолийский солдат, этот цвет турецкой армии, не будет сражаться.»
Этот солдат был неприхотлив, вынослив, безынициативен и жесток. Обзор «Русского инвалида» характеризовал его следующим образом: «По натуре — незлобливые, добродушные, скотоподобные твари, лишенные элементарнейших правил человеческой культуры». Религиозной составной турецкой армии на этот раз было уделено достаточно внимания, хорошо поработали и германские инструкторы. Но велика была и технологическая, и интеллектуальная зависимость от оригинала турецких военных реформ. После их проведения турецкая армия, по-прежнему состоявшая из постоянной (низам), резервной (ихтият) и территориальной (мустафиз) и иррегулярной кавалерии, имела по боевому расписанию 1151 бат., 399 эск. и 1602 орудий, из которых низама 337 бат. и 211 эск.
Система организованного резерва 1-го и 2-го класса (редиф), введенная в 1886 году, была отменена в 1913 году. По оценкам турецкого Генерального штаба, общая мобилизационная возможность османской армии равнялась 2.000.000 человек, половина из которых могла быть немедленно призвана под знамена. Это позволило бы сформировать полевую армию в 460.000 рядовых, 14.500 офицеров и 160.000 животных, не считая приблизительно 42.000 жандармов и пограничников, которые при мобилизации переходили в распоряжение Военного министерства. Боеспособность низама и иррегулярных частей была низкой. При их обучении в ходе мобилизации турки старались максимально использовать выпускников из унтер-офицерских школ в Константинополе и Дамаске, где преподавали германские инструктора.
Наиболее сильные части традиционно собирались в европейской части Турции, следовательно, под командованием Лимана-паши. Состояние турецкого флота к моменту прибытия «Гёбена» и «Бреслау» было также плачевным — с 1877 года он не появлялся в Черном море, за исключением 1912, когда турецкая эскадра обстреливала Варну и позиции болгар у Чаталджи. От Варны турецкие корабли были отогнаны болгарскими миноносцами, весьма неудачной для турок была и попытка выйти за Дарданеллы и встретиться в бою с греческим флотом, который заставил их корабли скрыться за укреплениями Проливов. В строю находился только линейный корабль «Мессудие» и 8 миноносцев. Остальные суда находились в ремонте по причине полной или частичной небоеспособности. Орудия главного калибра с «Мессудие» были сняты. Принявший пост Военно-морского министра в феврале 1914 года Джемаль-паша застал во флоте страшный застой и беспорядок — корабли не ремонтировались, экипажи невозможно было собрать даже для смотра на берегу. Командующий флотом отменил его под предлогом «сырой погоды». Неудивительно, что на все турецкие корабли были назначены германские офицеры и матросы.
Численность немецкой миссии на Босфоре значительно выросла, на ее содержание требовались все большие средства. Через территорию Румынии и Болгарии была привезена и значительная сумма в золоте — 5 млн. марок, причиной посылки которой, кстати, был отказ турецких коммерсантов принимать германские ассигнации от адмирала Сушона. Переброска военных специалистов и крупной партии золота не прошла незамеченной — русские военный и военно-морские агенты в Бухаресте и Софии своевременно известили об этом Ставку. Интересно, что немцы должны были расплачиваться золотом даже тогда, когда они формально находились уже на турецкой службе. Деньги были размещены в константинопольском филиале Дойче Банка под охраной германской морской пехоты.
Готовность турок выступить на стороне Центральных Держав вовсе не была еще очевидной, 10 сентября гросс-адмирал Тирпиц записывает в своем дневнике: «В Турции дело не продвигается вперед. Часть вины падает на тех, кто пугает турок по поводу Дарданелл, что мне совершенно непонятно. На Балканах ожидают крупного поражения австрийцев. Если это случится, мы можем оставить всякие надежды на этот уголок Европы и на ислам.» Вскоре эти опасения развеялись. «В Константинополе были те, кто симпатизировал сближению с Антантой, но доминировало подозрение. — Отмечал австрийский министр иностранных дел. — Все державы Антанты алчно смотрели на турецкую территорию, и Турция знала, чего будет стоить гарантия территориальной целостности, если она будет «спасена» Антантой. У нее уже был такого рода опыт в близком и далеком прошлом.»
Младотурки готовились к войне. 6 (19) августа был реализован австрийский план, предложенный Францем-Иосифом Вильгельму II еще в начале июля 1914 г. — в этот день был подписан болгаро-турецкий договор о дружбе и союзе. София и Константинополь обязались уважать территориальную целостность друг друга (ст.1), в случае войны с одной или двумя балканскими державами оказывать военную помощь (ст.2), причем болгарское участие в наступательных действиях ставилось в зависимость от достижения соглашения с Румынией относительно ее нейтралитета (ст.5), а София могла самостоятельно выбрать момент для начала мобилизации (ст.6). Соглашение действовало до завершения европейской войны и демобилизации армий ее участников (ст.7).
Теперь младотурецкое правительство могло быть спокойно относительно своей европейской границы. Оно немедленно попыталось максимально использовать мирное еще состояние своей страны. 6 (19) августа министр финансов Турции Джавид-бей предложил Гирсу вступить в переговоры, целью которых была бы отмена капитуляций. На следующий день такое же предложение было сделано французскому и английскому послам. Ни Россия, ни Англия, ни Франция не проявили интереса к этим планам, заявив о готовности гарантировать территориальную целостность Турции и, максимум, о возможности обсудить «переходные меры», т. е., продлить действие капитуляций под другим названием.
22 августа 1914 года Эдуард Грей инструктировал Маллета, что, в случае поддержки со стороны русского и французского представителей, он мог пойти на значительные уступки: письменную гарантию трех союзных Держав о соблюдении независимости и целостности Турции в ходе войны и по ее завершению, соблюдение ее экономических интересов (за счет германских концессий и турецкой части железной дороги Берлин-Багдад-Басра). Кроме того, предполагалась возможность отказа от режима капитуляций. В качестве ответной меры предлагалось немедленное списание с «Гёбена» и «Бреслау» всех немецких офицеров и матросов, обеспечение бесперебойного движения торгового мореходства через Проливы и гарантий сохранения нейтралитета в войне.29 августа послы России, Франции и Великобритании встретились с великим визирем и вместе повторили эти условия. 3 сентября младотурецкое руководство провело секретное совещание в доме у Саид-Халим-паши, в ходе которого было принято решение о подготовке вступления в войну на стороне Германии. Настрой младотурецкого правительства становился все более очевидным.
Направление, откуда исходила наибольшая опасность первого удара, также не вызывала сомнений — это было море. Очевидным был и метод предупреждения этой опасности. 21 августа (3 сентября) 1914 г. генерал Леонтьев телеграфировал в Петроград: «Единственный способ помешать внезапному выходу турецкого флота в Черное море, объявить блокаду и поставить минное заграждение». Из Турции и пограничных с нею областей приходили все более тревожные новости. «По словам приезжающих, — сообщал «Правительственный вестник», — в Эрзеруме и Зивине сосредоточены крупные отряды войск, кормящихся за счет местного населения. На границе турецкими властями чинятся проезжающим на Кавказ невероятные препятствия.» Сезонные турецкие рабочие стали массами покидать Батумскую область, несмотря на то, что местные власти специально обратились с заявлением о желании России сохранить с Турцией мирные отношения.
Уже 23 августа (5 сентября) русский МИД официально предупредил всех подданных России за границей при возвращении домой избегать пути через Константинополь по причине его небезопасности. 8 сентября вышел султанский ирадэ об отмене режима капитуляций. Ликвидации подлежали все судебные налоговые, административные и прочие привилегии иностранцев.9 сентября Турция разослала в столицы Великих Держав ноту, в которой говорилось об односторонней отмене режима капитуляций с 1 октября 1914 года. Протесты остались без внимания. Следует отметить, что в них приняли участие Германия и Австро-Венгрия.
Позиция, занятая Берлином, оказала безусловное влияние на появление указа от 8 сентября. Кайзер рассчитывал на вхождение Турции в войну и ради этого готов был поступиться в вопросе о капитуляциях. Германская дипломатия давала понять туркам, что больше всего она заинтересована в сохранении единства Оттоманской империи и в свободе «промышленной деятельности». Любое решение об отмене капитуляций не было вопросом, относящимся исключительно к внутренней политике Османской империи, и поэтому оно все равно не могло стать законным без согласия Великих Держав. Немцы предпочитали оттянуть вопрос о капитуляциях до окончания войны, их отмена должна была стать наградой за союзнические усилия Турции, и внезапное решение младотурок вызвало в Германии раздражение.
Для Берлина данный вопрос носил исключительно тактический характер. Он действительно был заинтересован «промышленной деятельности» больше других европейских держав — капитуляции были выгоднее пришедшим ранее других на рынок Оттоманской империи конкурентам. Между тем, с конца 80-х гг. XIX века Германия и Австро-Венгрия быстро наращивали свое экономическое присутствие в Турции. С 1887 по 1910 гг. доля Берлина в местном импорте возросла с 6 до 21%, Вены — с 13 до 21%. По уровню капиталовложений в османскую промышленность немцы вышли на первое место — 45,4% против 25,9% Франции и 16,9% Великобритании. Последние страны безраздельно господствовали в другой области. Основным внешним кредитором Турции перед войной неизменно оставалась Франция — ей принадлежало около 2,5 млрд. франков (60,3%) османского долга, за ней следовала Германия — 850 млн. франков (21,3%), Англия — 600 млн. франков (14,2%) и Италия — 120 млн. франков (3%).
Вступая в войну с кредиторами государства, младотурки рассчитывали на своего основного экономического партнера. Уже 9 сентября 1914 года кайзер выпустил прокламацию, направленную к мусульманам — подданным враждебных Германии государств. В ней объяснялось, что они не рассматриваются немцами в качестве врагов и в случае сдачи в плен будут отпущены к Халифу, то есть султану Турции. Поддержка Берлина, конечно, не ограничивалась такими жестами, и не осталась без благодарности. Пятничная молитва закончилась пожеланиями благополучия Падишаху и… «Хаджи Вильгельму»! Следует отметить, что в Османской империи за использование этого титула христианином ему полагалась смерть. Кайзер, конечно, не совершал хадж в Мекку, но летом и осенью 1914 г. это было не важно. В Турции распространялись памфлеты, в которых утверждалось, что немцы не являются христианами, как англичане и французы, и, тем более — русские, а потомками пророка Мухаммеда. Европейцев и не-мусульман, проживавших в это время в пределах Османской империи, отмена капитуляций сразу же сделала объектами нападок. Местное население как бы сводило счеты с теми, кто пользовался правами экстерриториальности и неподсудности турецким властям.
Активизация действий Германии и Австро-Венгрии в Турции привела к усилению внимания обоих противостоящих блоков к Греции. С самого начала войны Вильгельм II обратился к королю Константину с призывом поддержать борьбу с «сербскими убийцами», который был мягко отклонен. Король сослался на явную невозможность проведения враждебной Антанте мобилизации в связи с явным господством ее флота в Средиземном море.31 июля 1914 г. последовало официальное заявление правительства королевства о нейтралитете в текущей войне. Это отнюдь не означало отказа Афин от возможного участия в войне. Сразу же после прибытия «Гёбена» и «Бреслау» премьер-министр Греции Э. Венизелос известил английское правительство о том, что его страна готова предоставить свою армию (около 250 тысяч чел.), флот и базы для атаки Константинополя.
Греческий Генеральный Штаб, в отличие от британского, имел свой план действий. Он предполагал осуществление десанта на Булаирский перешеек. Поддержать эту идею сразу же в Лондоне не смогли, там еще живы были надежды на нейтралитет Турции. 1 сентября 1914 года, по инициативе Черчилля, было созвано совещание представителей Генерального Штаба и Адмиралтейства. Директор Отдела военных операции и разведки Военного министерства генерал-майор Ч. Колвелл предупредил, что овладение Константинополем — чрезвычайно сложная операция, которая потребует не меньше 60 тыс. солдат и офицеров, из которых не менее 30 тыс. должны составить первый эшелон. 4 сентября главе английской военно-морской миссии в греческом флоте — контр-адмиралу М. Керру — предложили войти в связь с представителями греческой армии и флота для более детального обсуждения предложений Венизелоса.
С гораздо большим энтузиазмом восприняли предложения Афин в Париже — уже 23 сентября министр иностранных дел Франции Делькассе известил Венизелоса о готовности послать в его страну войска, но позже оказалось, что это было политическое решение, и военные не склонны его поддерживать. Не удивительно, что после этого греки сразу же начали колебаться — явление, которое потом стало обычным для поведения дипломатии балканских стран. 9 сентября Керр ответил, что условием своего выступления Греция считает гарантию нейтралитета Болгарии. Греки были готовы обеспечить операцию своим транспортным флотом, но хотели получить от англичан 2 линейных, 1 броненосный, 3 легких крейсера и флотилию миноносцев. Все это, впрочем, не имело практического значения, так как уже 6 сентября Венизелос заявил, что не верит заявлениям болгар о нейтралитете. Греция начала мобилизацию и сосредоточение части своей армии на границах с Болгарией. В течение 6 месяцев там было собрано около 120 тыс. чел., ставших надежным прикрытием для греческого участка железной дороги Ниш-Салоники. В болгарский нейтралитет не очень то верили и другие. На Балканах в августе-октябре 1914 года установилось шаткое и весьма опасное равновесие.
Русский МИД в этой ситуации исходил из нежелательности русской инициативы в ухудшении русско-турецких отношений. 16 (29) августа 1914 С.Д. Сазонов ответил на неоднократные телеграммы Эбергарда: «Продолжаю придерживаться мнения, что нам важно сохранять мирные отношения с Турцией пока не определится перевес русско-французских войск над австро-германскими. Считаю поэтому нежелательным какое-либо вызывающее действие против турок, могущих усилить влияние тех турецких деятелей, которые стоят за войну. Сам по себе выход «Гёбена» в Черное море не означает разрыва и меры против него теперь допустимы только в случае полной уверенности в успехе. С общей политической точки зрения, разделяемой Францией и Англией, весьма важно, чтобы война с Турцией, если она оказалась неизбежной, — была вызвана самой Турцией.» Ставка между тем колебалась. Это было в стиле Великого Князя Николая Николаевича-мл. 17 (30) августа он предлагал командующему Черноморским флотом руководствоваться полученной телеграммой министра иностранных дел от 16 (29) августа, а 19 августа (1 сентября) уже позволял ему атаковать «Гёбен» в случае выхода этого корабля в Черное море.
Автор
Олег Айрапетов
28 августа (10 сентября) 1914 года в Министерстве иностранных дел России состоялось совещание под председательством С.Д. Сазонова. В нем принял участие и начальник Морского Генерального штаба адм. Русин и ряд его подчиненных. На следующий день Русин известил Эбергарда о его результатах. Они были странными, и нисколько не походили на точные инструкции. Русин, по собственным словам, вводил командующего Черноморским флотом в курс дела, «отнюдь не лишая Ваше Высокопревосходительство предоставленной Вам свободы действий». Дипломаты выступали против активных действий, моряки — за. В результате флоту запрещали активные действия в районе Босфора, и с оговорками разрешали в районе Крыма. Это настолько поразило адмирала Эбергарда, что он отчеркнул процитированные выше слова в тексте телеграммы.
7 (20) сентября Сазонов, находившийся в Ставке, опять известил Севастополь о неизменности своих позиций: «Продолжаю с политической точки зрения считать нежелательным принятие инициативы разрыва с Турцией, вследствие высказываемых, однако нашим морским ведомством соображений о желательности предоставить адмиралу Эбергарду свободу принять меры по усмотрению в случае появления «Гёбена» в Черном море, не встречаю к тому препятствий. Желательно, однако, избежать предварительного минирования устья Босфора, тем более, что операция эта, по видимому не может остаться тайной.» Ставка не прибавила к этому тексту ни одного слова. 8 (21) сентября русский морской агент в Турции сообщил в Петроград о том, что турецкие германские морские офицеры закупают подробные карты русских Черноморских портов. По его мнению, потенциальный противник вел подготовку к нападению на Одессу, Новороссийск и Феодосию. 12 (25) сентября он же сообщил, что из Германии в Константинополь прибыли морские мины.
В Барановичах и Севастополе с середины августа 1914 года получали одно за другим сообщения о военной контрабанде через территорию Румынии и Болгарии, о том, что турки активно укрепляют Чаталджинские позиции и Босфор, о том, что мобилизованные части перебрасываются в Трапезунд. 1 (14) сентября М.Н. Гирс сообщил о возможности турецко-германского десанта силами до 40 тыс. чел. По мнению Русина, изложенному в телеграмме в Ставку от 9 (22) сентября, он мог состояться в районе Одессы. Турецкий транспортный флот был разделен на 9 отрядов и подчинен германскому офицеру, выход кораблей ожидался в середине сентября, с окончанием работ на германо-турецких кораблях. При погрузке на транспорты турецкие офицеры сообщали своим солдатам о том, что они отправятся в Одессу.
Проект высадки 3−4 корпусов в районе Одессы действительно обсуждался германо-турецким командованием, однако было ясно, что выполнить его не удастся — у турок не было возможностей для того, чтобы организовать и обеспечить перевозки 75−100 тыс. чел. по морю. В сентябре 1914 г. оперативная часть штаба Черноморского флота составила сводку по морским транспортным средствам Турции. По подсчетам, у турок было 35 транспортов общей грузоподъемностью 36415 тонн, 8 военных транспортов, уступленных Национальным Оттоманским обществом, грузоподъемностью 20.286 тонн, и 5 транспортов морского ведомства, общий тоннаж которых равнялся 12 981 тонну. Кроме того, в Константинополе оказались 12 германских и 1 австро-венгерский пароход, общей грузоподъемностью в 31 732 тонны. Это позволяло туркам перебросить 40 тыс. чел. с использованием собственных пароходов, и еще 20 тыс. в случае, если будут задействованы пароходы союзников. Так как десант не мог состоять только из одного рода оружия, то численность войск должна была быть значительно меньше.
По данным турецкой статистики на 1912 г. общий тоннаж торгового флота этой страны равнялся 110.000 тонн, при этом только 6 транспортов, принадлежавших государству, имело тоннаж свыше 3000 тонн. Ни одна частная кампания не имела судна грузоподъемностью свыше 1000 тонн. Турецкие транспорты были рассредоточены, Османская империя имела 12.000 км. сухопутных и 8.000 км. морских границ и в основном зависела от морского транспорта. Собрать их в одной точке в период мобилизации было довольно сложно, да и общий тоннаж был недостаточно велик. Тем не менее, это была определенная сила, с которой нельзя было не считаться, тем более — с учетом того, что она все в большей степени попадала под контроль немцев.
Нельзя было не учитывать и тот факт, что русское побережье от Днестровского лимана до Очаковской крепости прикрывали лишь две ополченческие бригады, одна из которых была расквартирована в Одессе, в другая — в Очакове. Совершенно очевидно, что прочно гарантировать безопасность главного коммерческого порта и главной судостроительной базы России на ее юге — Николаева — мог только флот. В 1914 г. наблюдение над берегом было поставлено далеко не самым лучшим образом. С началом войны турки смогли высадить в Аккерманском уезде Одеской губернии лишь один кавалерийский разъезд, перевезенный на пароходе «Зафер» под прикрытием «Бреслау». Перед конниками была поставлена задача сбора разведывательной информации, через неделю их должны были забрать назад, однако выполнить этот план не удалось. Турки были арестованы местными урядниками при активной помощи крестьян.
Враждебность Турции и ее готовность выступить на стороне Германии были очевидны и уже открыто обсуждались в русской прессе. 8 (21) сентября командующий Черноморским флотом телеграфировал о состоявшемся выходе «Гёбена» в Черное море, завершая сообщение следующими словами: «Первый военных действий не начну, теперь Босфора не заминирую.» На самом деле, в этот день в море вышел «Бреслау» в сопровождении минного крейсера и двух миноносцев — «Гёбен» впервые показал свой флаг здесь только 20 сентября (3 октября). Впрочем, ошибка штаба флота не имела решающего значения. Каждый раз, когда немецкие корабли под турецким флагом выходили из Босфора, перед их командирами ставилась задача спровоцировать конфликт между Турцией и Россией. Со своей стороны, турки опасались того, что верхний Босфор будет минирован и с 9 (22) сентября приступили к его тралению. Опасность нападения постоянно росла, а воля Эбергарда и его стремление действовать были явно парализованы противоречивыми указаниями.
Тем не менее 8 (21) сентября, получив разрешение Главковерха на выход в море, Эбергард вывел флот в поиск и вечером следующего дня приблизился к Зунгулдаку. Так как обнаружить потенциального противника не удалось, русская эскадра, пробыв в море двое суток, вернулась в Севастополь. 12 (25) сентября последовало распоряжение командующего о выключении маяков и навигационных светящихся знаков, ввиду опасности нападения населению прибрежных пунктов в Одессе и Севастополе было запрещено освещать окна домов. 24−27 сентября (7−10 октября) русская эскадра в полном составе показала флаг у берегов Румынии, но уже 30 сентября (13 октября) разрешение на активные действия в море было отменено Ставкой. После действия «по усмотрению» были запрещены, и флот не удалялся далее 60 миль от Севастополя. 7 (20) октября две бригады линейных кораблей и 2-й дивизион эсминцев удачно провели учебные стрельбы в районе мыса Фиолент.
Переговоры между Севастополем, Петроградом и Барановичами проходили на фоне постоянного ухудшения положения на Проливах. Усиление влияния Германии в Константинополе, концентрация турецких регулярных войск в Сирии и на русской границе — все это было очевидным свидетельством того, что, как отметила 3 (15) сентября одна из петроградских газет, «ручаться за будущее едва ли возможно.» Этот прогноз начал быстро подтверждаться. Только три казенных оружейных завода (Ижевский, Тульский и Сестрорецкий) заказали в 1914 году 2500 станков. На станки делали заказы и пороховые заводы, и заводы, работавшие для нужд флота. Самая короткая дорога для поставок проходила через Черное море. Британские суда, следовавшие в Россию или из России, задерживались и обыскивались. Особенно неприятной и болезненной для России была задержка британского транспорта со станками для строившегося в Царицыне завода для производства 16-дюймовых орудий. Сразу же программа вооружения линейных крейсеров для Балтийского флота была сорвана.
Обстановка на Проливах резко обострилась. Вскоре дело дошло до неприятного инцидента в гавани Чанак, за который османское правительство вынуждено было принести извинения. 20 сентября командующий британской Средиземноморской эскадрой вице-адмирал получил приказ об уничтожении «Гёбена» и «Бреслау», под каким бы флагом они не вышли в Средиземное море. При этом обстрел собственно турецких кораблей запрещался. Наиболее признанный знаток местных вод в британском флоте — адмирал Лимпус — не был даже назначен командующим эскадрой исключительно для того, чтобы не обидеть Турцию. 26 сентября 1914 года у входа в Дарданеллы британская эскадра задержала турецкий эсминец. На следующий день Турция закрыла Дарданеллы для прохода судов под любым флагом. Пролив был минирован, заградительные сети спущены, маяки погашены, был поднят сигнал «путь закрыт». Еще через день было объявлено о закрытии судоходства на Проливах.
У входа в Босфор образовалось скопление из транспортных и пассажирских судов всех черноморских государств. Больнее всего эта мера ударила по России. «Не потратив ни единой человеческой жизни, вспоминал американский посол в Турции, — не сделав ни единого выстрела ни из одного орудия, даже вблизи (Проливов — А.О.), Германия приобрела то, что, пожалуй, не смогли бы приобрести три миллиона человек, противостоящих хорошо оснащенной русской силе. Это был один из самых драматических военных успехов, и все это было результатом работы Германской пропаганды, Германского проникновения и Германской дипломатии."Протесты французского, английского и русского послов, немедленно последовавшие вслед за закрытием Проливов, были проигнорированы.
Вскоре вслед за этим в Турции были закрыты иностранные почтовые конторы (в основном англо-французские), турецкие подданные с конца сентября начали в спешном порядке покидать территорию России. В начале октября 1914 года военно-морской министр Турции Джемаль-паша предложил британскому послу обсудить возможность вывода английских войск из Египта по окончании войны. Маллет отказался продолжать разговор, что возмутило турецкого министра. 20 сентября (3 октября) русское посольство в Константинополе известило Петроград о том, что 18 сентября (1 октября) у русско-турецкой границы начались большие маневры и вооружение мусульманского населения «для предстоящей резни армян».
Появление немецкой миссии в Эрзеруме в августе 1914 г. немедленно дало о себе знать. В сентябре заметно участились набеги турецких курдов на территорию Персии в районе Урмии. Целью этих налетов к концу месяца стали уже не только деревни с невооруженных христианским (преимущественно айсорским) населением, но и русские посты, а также разъезды персидских казаков. После набега обычно следовала реакция русских войск, и курды уходили на территорию Турции. Среди персидских курдов стала распространяться информация о присоединении к Турции Иранского Курдистана и Азербайджана в ближайшем будущем. Планы были весьма обширными — в Турции перед войной проживало 2,2 млн., в Персии — 1,1. млн., в России — 0,2 млн. курдов. Их общность была весьма условной, этот народ был разделен на враждующие друг с другом племена, значительная его часть сохраняла язычество — к туркам хорошо относились лишь курды-сунниты, однако они и были большинством, во всяком случае, среди турецких курдов.
Активизация набегов этих подданных султана совершенно ясно указывало на еще одно направление будущей активности турок — Персию. В Константинополе готовились использовать разрыв на персидско-турецкой границе в районе гор. Хотур. Смешанная русско-британско-турецко-персидская комиссия, которая начала работу после подписания 4 (17) ноября 1913 года в Константинополе Заключительного Протокола о турецко-персидском разграничении, еще не успела завершить демаркацию границы на этом спорном участке. У русского генералитета не было сомнений в том, что турки, имея подобное «окно» на границе, попытаются вернуться в Северную Персию, где они уже пытались закрепиться в 1905, 1908, в 1910—1911 гг., и откуда им пришлось уйти в 1912 г.
Еще до формального объявления войны Турции, в ночь на 18 (31) октября 1914 года В.А. Сухомлинов, извещая генерала Н.Н. Янушкевича о том, что это произойдет в ближайшем будущем, инструктировал его: «Персия не способна оказывать сопротивление Турции и Россия не должна стесняться соображениями нейтралитета, не объявляя войны Персии."В Министерстве иностранных дел существовало другое мнение по этому вопросу. 20 октября (2 ноября) 1914 года английское посольство в России, ссылаясь на позицию Эдуарда Грея, представило С.Д. Сазонову памятную записку. Англичане просили проявить в Персии максимально «примирительную позицию», опасаясь осложнений в Египте, Афганистане и в Индии. Сазонов поддержал эту просьбу в своем обращении в Ставку и в Наместничество на Кавказе. «Примирительная позиция» настолько осложнила положение в Персии, что ее последствия были с трудом преодолены лишь весной 1915 г.
Между тем, уже 9 октября военный в агент в Турции генерал-майор М.Н. Леонтьев доложил в Петроград о том, что мобилизацию турецкой армии можно считать законченной. 7 (20) октября Гирс известил С.Д. Сазонова о возможном скором выступлении Турции на стороне германо-австрийского альянса в связи с прибытием в Константинополь очередной партии германского золота. В тот же день Сазонов информировал Эбергарда о возможности вступления Турции в войну в ближайшее время. Действия МИДа были легко объяснимы. Примерно в это же время турецкое правительство пыталось имитировать свою готовность к проведению переговоров с Россией. На самом деле в это время уже вовсю велась подготовка к наступлению на турецко-египетской, турецко-русской и турецко-персидской границах.
Немецкое влияние в армии и в стране росло с каждым днем. 9 августа 1914 года, ссылаясь на донесение французского военного атташе в Константинополе, Пуанкаре отмечает: «Порта назначила командующим I-й армией Лимана фон Сандерса, ставшего Лиман-пашей; он приобрел огромное влияние на Энвер-пашу, а через него на совет министров, часто приглашается на заседания последнего. В Ангоре и Смирне командование 4-м и 5-м корпусами отдано немецким полковникам.
