Авторы     Новости      Империя      Историософия      Политика     Полемика      Библиотека

  Южнославянская литература средневековья весьма бедна историческими сочинениями в собственном смысле слова. Основной причиной тому являлась политическая нестабильность в регионе, приводившая к неустойчивости складывавшихся здесь государственных образований. Потребность в создании официальной историографии, адресованной запросам их правителей и династий, просто не успевала оформиться.

    В Болгарии завоевание Первого Царства в X – начале XI в. Византийской империей, видимо, прервало процесс становления местной историографии. Почти два века византийского господства сформировали новую культурную среду, в которой роль источников исторического знания играли редактированные переводы византийских хроник. Последние давали достаточно подробные, пусть и субъективные сведения о болгарской истории. Другую, весьма своеобразную форму исторического сочинения предлагали историко-апокрифические сказания наподобие «Сказания Исайи пророка» XI в. и некоторых других. Нестабильность Второго Царства, уже во второй половине XIII в. вылившаяся в политический хаос, также не способствовала развитию местного летописания. Последнее известно только с начала XV в., уже в условиях османского завоевания.

       Отчасти сходные причины повлияли на замедленное становление средневековой историографии в Хорватии. Венгерское завоевание конца XI – начала XII в. и борьба далматинского духовенства против славянской грамоты затормозили весь литературный процесс. Зарождение местной исторической литературы относится только к XIV в., старейшие хорватоязычные ее памятники – к XV.

       В сербских землях также имели место бурные исторические коллизии, распад одних политических общностей и появление на их месте других. За средневековый период здесь сменились четыре государства (не считая обособившихся отдельных владений): Древнесербское княжество IX-X вв., Дуклянская держава XI – первой половины XII в., держава Неманичей конца XII – второй половины XIV в., Сербская деспотовина конца XIV – XV столетий. Смены династий сопровождались переносами центров государственного строительства. Из горных областей современной южной Сербии, Рашки, они перемещались в Приморье, затем вновь в Рашку и далее в Македонию, в конце же концов в Подунавье.

   Однако Сербия до турок не знала периодов полного чужеземного подчинения, и влияние иностранной культуры никогда не было здесь подавляющим. Славянская грамота проникла сюда не позднее XI в., распространяясь хотя и медленно, но без особых препон. С XIII в. начинается расцвет сербской книжности и литературы, отмеченный памятниками житийного жанра, духовной поэзии, переводами.

     И здесь, в отличие от Болгарии и Хорватии, мы видим целый ряд произведений исторического жанра. Однако число их все-таки крайне невелико, и все они весьма специфичны. «Летопись попа Дуклянина» – видимо, старейший памятник сербской (приморской) историографии XII в. (см.: Алексеев, 2006: 97-123). Она, однако, не сохранилась в славянском оригинале и осталась изолированной в сербской литературе. На деле она представляет собой запись родовых преданий, а не «летопись» или «хронику». В XIV в. архиепископ Даниил (Данило) II создает «Жития королей и архиепископов сербских» (Архиепископ Данило, 1866) – цикл повествований о правителях династии Неманичей и главах Сербской Церкви. В нем история подается через призму агиографической традиции, что нехарактерно для других европейских литератур средневековья. Только в конце XIV в. в Сербии начинают создаваться летописи, причем им предшествуют как форма исторического повествования родословы – не связанные хронологией изложения родовой истории и генеалогии Неманичей.

       В настоящей статье предпринята попытка проанализировать причины такого положения вещей. В частности, наша задача – объяснить специфику зарождения уникального историко-житийного жанра, представленного единственным в своем роде памятником королевско-владычной агиографии: «Житиями» Данилы II и его продолжателей.

      Ключевой причиной, оказывавшей воздействие на весь облик сербской средневековой культуры, являлся общий архаизм общественного устройства. Условия среды обитания (долгое время преимущественно горные области Рашки, Боснии, Приморья), неустойчивость первых политических центров обусловили прочность родоплеменных традиций. Последние поддерживались и интенсивно возрождались в условиях временных упадков государственности. Итогом стала их живучесть во многих областях Сербии и в Черногории вплоть до нового времени. Еще к XIX и отчасти ХХ вв. относится целый ряд пережитков архаики в культуре и быту – вплоть до сохранения самих рода и племени как социальных структур.

    На этом фоне становится яснее специфика жанрового состава старосербской литературы. Как отмечено выше, развитие в ней получили почти исключительно духовные жанры. Оригинальные литературные памятники XIII-XV вв. – жития и духовная поэзия. В отличие от Болгарии, долгое время отсутствует, за вычетом произведений работавших в Сербии болгарских авторов, литература богословская и апологетическая.

       Еще одно разительное отличие от болгарской книжности – фонд переводных сочинений. В Сербии он вообще был гораздо меньше. Большая часть – нравоучительные и религиозные тексты в болгарских, реже русских версиях. Византийские хроники в болгарских редакциях проникают в Сербию только на закате ее независимости, со второй половины XIV в. Сами сербы, в чем можно увидеть парадокс, переводили сочинения более светского содержания. В XIV в. появляется знаменитая «Сербская Александрия», несколько позже «Роман о Трое». В XV в. переводятся с итальянского романы о Тристане и о Бове, причем в самой Сербии эти переводы распространения не получили, «уйдя» в западнорусские земли. Нетрудно заметить, что все названные произведения не имели отношения к сербской и вообще к «реальной» истории. Это были, используя русский термин XVII в., «неполезные повести», удовлетворявшие интерес немногих взыскательных читателей к разного рода экзотике.

      Ниша «реалистической» литературы светского содержания заполнялась в Древней Руси летописями, светскими поучениями, эпосом, публицистикой, в Болгарии в основном переводными хрониками. В Сербии она почти пустовала. Причина этого достаточно очевидна. Светская знать долго оставалась в стороне или почти в стороне от литературного процесса – и как его участник, и как читатель. Богатая в любом архаическом обществе устная фольклорная традиция вполне удовлетворяла потребности, в том числе, и королевского двора в развлекательной и эпической литературе. Устное родовое предание, родослов, сохраняло роль официальной исторической традиции. Это ясно видно из «Летописи попа Дуклянина», которая практически воспроизводит форму своих устных прототипов. Она описывает историю по поколениям и правлениям королей, с явным фольклорно-эпическим элементом, не уделяя внимания реальной хронологии. Похожи в этом отношении, особенно в ранних разделах, и сербские письменные родословы XIV-XVIII вв., хотя они более привязаны к «внешней» истории.

     Историко-генеалогическая традиция существовала в двух взаимодополняющих измерениях – как общеизвестный родослов-перечень правящей династии и как совокупность эпических дружинных сказаний. Хранителями последних как в средние века, так и позднее, в пору чисто «народного» бытования эпоса, являлись люди специально обученные. В сербской традиции это слепые певцы-гусляры, для которых пение являлось основным занятием. Слепота здесь оказывается сродни древней инициации певца-поэта, знаком особого избранничества.

   Надежным показателем архаизма сербского эпоса являлось длительное сохранение в нем исторической памяти. Еще в XIX в. гусляры представляли, пусть в общих чертах, имена действующих лиц и последовательность событий сербской истории XIV столетия. В русских же былинах, например, весь период до XVI в. слился в «эпическое время» князя Владимира. Неудивительно, что сербский эпос вследствие миграций сербов оказал мощное воздействие на другие южнославянские традиции. Из сербо-македонских сказаний происходит образ сербского королевича Марко – самого популярного эпического героя южных славян.

   Устная передача исторической памяти в родослове и песне, не просто нормативная, а сакрализованная через образ певца, почти табуирует ее запись. Первые записи эпических памятников относятся к XVI в. и сделаны в Дубровнике местными интеллектуалами (см.: Народне пjесме, 1878). Не ранее конца XVII в. появляется первая собственно сербская обработка героического эпоса – т.н. «Прича о бою косовском» (Прича, 1989). Оформлена она при этом как новое «Житие кнеза Лазаря» – эпос еще не существовал в писаной литературе в своем праве.

       Однако, сколь бы естественной для сербской элиты XII-XIV вв. не была устная историческая память, история не могла не отражаться в повествовательной литературе, единственным жанром которой были жития. Уже в начале XIII в., фактически при рождении старосербской литературы, на самом высоком возможном уровне делается первый шаг в этом направлении. Сыновья основателя династии Стефана-Симеона Немани – король Стефан Первовенчанный и архиепископ св. Сава создают жития отца. Житие, написанное Савой, более традиционно и посвящено практически исключительно монашеству св. Симеона (Списи, 1926: 151-175). Однако «королевская версия» (Стефан, 1999: 15-107) носит несколько иной характер. Правлению Стефана Немани здесь уделяется не меньше места, чем его религиозным добродетелям, описываются и войны, в том числе междоусобные, и завоевания. В завоевательных успехах отца и разорении им вражеских земель автор не видит ничего зазорного. Под пером высшего представителя светской аристократии житие неизбежно меняет свой пафос и начинает превращаться в историческое сочинение. Во второй половине XIII в. созданную королем-агиографом модель развил, сближая в то же время с традиционным житием, ученик Савы Доментиан. Его дилогия из житий свв. Симеона и Савы (Доментиjан, 1865) насыщена историческим содержанием и в то же время акцентирована на святости обоих героев.

    Между тем, жития отдельных лиц, стоявших у истоков новой державы, не могли восполнить возникшей и постепенно растущей потребности в фиксации устной истории-родослова в целом. Потребность эта проистекала как из внутреннего развития культуры, так и из внешних обстоятельств. Подчинение Южной Далмации, Македонии, Подунавья, рост культурного влияния Болгарии, развитие дипломатических контактов с Западом и с Византией создали новую для сербской знати ситуацию. Теперь власть сербских королей нуждалась в легитимизации как на международной арене, так и в среде разноэтничных подданных, в том числе образованных горожан. В среде же сербского духовенства зрело представление о престижности и необходимости описать историю своих правителей и своего народа.

   Опыт неизвестного приморского автора, создавшего «Летопись попа Дуклянина», мог быть использован только от противного. Дуклянская традиция являлась для Рашки чужой и прямо враждебной. «Летопись» не устает подчеркивать вассальный долг рашан перед дуклянской династией, изображая предшественников Немани коварными узурпаторами. Бытование «Летописи» в славяно-далматинской среде Антибари, Дубровника и Котора в XIII-XIV вв. могло стать дополнительным стимулом для создания собственной версии истории в Сербии. Впрочем, версия эта должна была быть обращена не к далекому прошлому, а к настоящему. История уже для Стефана и Доментиана начинается с правления Немани. И его отец Завида, какое-то время приверженный «латинской ереси», и братья, с которыми Неманя воевал, ни разу не называются ни в одном житии по именам. Святой Симеон, увенчавший свое правление пострижением на Афоне, «обновляет свою дедину», заново основывает род и державу.

 

 Именно эта идея легла в основу первой попытки зримо зафиксировать королевский родослов – в иконописи. С конца XIII в. на стенах сербских храмов появляются рисованные родословы – «лоза Неманичей». Отдаленно они напоминают западноевропейские «галереи королей», вошедшие в моду незадолго до того, но в целом являются сербским изобретением. В них, как и в житиях, род начинается со св. Симеона, и подчеркивается принадлежность к первому поколению Неманичей св. Савы (см.: Радоjчић, 1996). В этих ярких памятниках сербского изобразительного искусства впервые проглядывает представление о династии Неманичей как роде святых, «святой лозе».

      Оформляется же оно в «Житиях королей и архиепископов сербских», созданных в архиепископство Данилы II (1324-1337). «Жития» оценивались в сербской литературе, в том числе научной, двояко – или как «родослов», или как житийный цикл. Название книги отвечает обоим толкованиям: «Житие и жизнь и повести богоугодных деяний святых благоверных и христолюбивых королей сербских…» (Архиепископ Данило, 1866: 1). По сути, это и был родослов в форме агиографического цикла. Расставленные в хронологической последовательности жития королей оказались весьма логичной формой представления их родовой истории. Это вполне соответствовало и модели устного родослова. Данило, выходец из знатного рода, соединивший причастность к аристократии и высшую духовную власть, оказался естественным автором для такой идеи (насколько он успел воплотить ее лично – предмет дискуссий). Немаловажным условием для ее появления явилось и укрепление духовной власти Сербской Церкви. Последняя вела упорное наступление на языческую архаику, а также на пустившие в сербских землях корни еретические воззрения богомилов-бабунов. Последние, видимо, имели существенные позиции в Рашке до Немани, но со времени его правления жестко вытеснялись – впрочем, всего лишь отступая в соседнюю Боснию. В условиях борьбы с языческими пережитками и ересью освоение (и присвоение) королевского родослова становится для сербского православного духовенства насущной задачей.